По долгу службы и выбранной специальности сейчас прорабатываю его книги. И вот, что на данный момент решил воспроизвести из книги Владимира Львовича "Искусство быть собой":
[О маятниках]
"...А что делается с маятниками? Раскачиваются... Иногда застревают где-то, иной раз годами... Но потенциальная энергия - помним?.. Чем сильней в одну сторону, тем сильнее - потенциально - в другую... Из бодрствования - в сон, из депрессии - в маниакал, и наоборот, из судорог - в глубокую кому... Из ада в рай и обратно (у наркоманов)... Блаженный покой чреват паникой, за торжеством следует тоска, новые радости - новые беспокойства, не покупайте машин...
Если вас игнорируют, это означает, что вами интересуются, ясно. Если некто склонен к насмешливости, колюч, можно быть уверенным, что это человек и легко смущающийся. Человек угодливо-подобострастный всегда садист. А что вы скажете, если я заявлю, что тот, кто вас восхищает, всего легче заслужит и ваше презрение?.. Так же закономерно, как переход пьяных лобзаний в мордобой и обратно. Тот же уровень значимости, но с обратным знаком - диапазон отмашки."
(с) В.Леви
И еще добавлю его стихи... мои любимые.
читать дальше***
Любовь измеряется мерой прощения,
привязанность - болью прощания,
а ненависть - силой того отвращения,
с которым ты помнишь свои обещания.
И тою же мерой, с припадками ревности,
тебя обгрызают, как рыбы-пирании,
друзья и заботы, источники нервности,
и все-то ты знаешь заранее...
Кошмар возрастает в пропорции к сумме
развеявшихся иллюзий.
Ты это предвидел. Ты благоразумен,
ты взгляд своевременно сузил.
Но время взрывается. Новый обычай
родится как частное мнение.
Права человека по сущности - птичьи,
а суть естества - отклонение,
свобода - вот ужас. Проклятье всевышнее
Адаму, а Еве напутствие...
Не с той ли поры, как нагрузка излишняя,
она измеряется мерой отсутствия?
И в липких объятиях сладкой беспечности
напомнит назойливый насморк,
что ценность мгновенья равна Бесконечности,
деленной на жизнь и помноженной на смерть.
Итак - подытожили. Жизнь - возвращение
забытого займа, сиречь - завещание.
Любовь измеряется мерой прощения,
привязанность - болью прощания...
***
Душа, не умирай. Душа, питайся болью.
Не погибай, насытиться спеша.
Надежда - злейший враг. Гони ее с любовью.
Безумием спасай себя, Душа.
Во взлете весь твой смысл, во взлете - и паренье
над суетой - ты крылья сотворишь
из кожи содраной,
и яд стихотворенья
заменит кровь,
и ты заговоришь.
***
Твой ангел-хранитель ведет себя тихо,
неслышно парит над толпой.
Спеши, торопись утолить свою прихоть,
безумец, ребенок слепой.
Он видит все - как вертится земля,
как небо обручается с рекой,
и будущего минные поля,
и сны твои с потерянной строкой.
За сумраком сумрак, за звездами - звезды,
за жизнью, наверное, смерть,
а сбиться с дороги так просто, так просто,
как в зеркало посмотреть...
***
Вдохновение наступает со скоростью смерти.
Вот прямая твоя, протяженностью в жизнь,
сжалась в точку.
Скорость плотнит пространство.
Смерть, пружина пружин, разжимается, чтобы
состоялась судьба
и все твои кривизны исчезли.
И нет тебя,
есть Вдохновение.
* * *
Ночные мотыльки летят и льнут
к настольной лампе. Рай самосожженья.
Они себя расплавят и распнут
во славу неземного притяженья.
Скелеты крыльев, усиков кресты,
спаленных лапок исполох горячий,
пыльца седая - пепел красоты,
и жажда жить, и смерти глаз незрячий...
Смотри, смотри, как пляшет мошкара
в оскале раскаленного кумира.
Ты о гипнозе спрашивал вчера.-
Перед тобой ответ земного мира.
Закрыть окно? Законопатить дом?
Бессмысленно. Гуманность не поможет,
пока Творец не даст нам знать о том,
зачем Он создал мотыльков и мошек,
зачем летят живые существа
на сверхъестественный огонь, который
их губит, и какая голова
придумала конец для всех историй
любви... (Быть может, глядя в бездну бездн,
Создатель над Собой Самим смеется.
Какая милость тем, кому дается
искусство и душевная болезнь!..)
Летят, летят... В агонии счастливой
сгорают мотыльки - им умереть
не страшно, а с тобой все справедливо,
не жалуйся, душа должна болеть,
но как?
* * *
И каждый вечер так: в холодную постель
с продрогшею душой, в надежде не проснуться,
и снова легион непрошенных гостей
устраивает бал... Чтоб им в аду споткнуться!
Нет, лучше уж в петлю. Нет, лучше уж любой,
какой-нибудь кретин, мерзавец, алкоголик,
о лишь бы, лишь бы Тень он заслонил собой
и болью излечил - от той, последней боли...
О, как безжалостно поют колокола,
как медленно зовут к последнему исходу,
но будешь жить и жить, и выплачешь дотла
и страсть, и никому не нужную свободу...
* * *
Я долго убивал твою любовь. Оставим рифмы фирменным эстетам - не "кровь",
не "вновь" и даже не "свекровь"; не ядом, не кинжалом, не кастетом.
Нет, я повел себя как дилетант, хотя и знал, что смысла нет ни малости
вязать петлю как карнавальный бант, что лучше сразу придушить из жалости.
Какой резон ребенка закалять, когда он изначально болен смертью? Гуманней
было сразу расстрелять, но я тянул, я вдохновенно медлил и как-то по частям
спускал курок, в позорном малодушии надеясь, что скучный господин по кличке
Рок еще подбросит свежую идею. Но старый скряга под шумок заснул; любовь меж
тем росла как человечек, опустошала верности казну, и казнь сложилась из
сплошных осечек. Звенел курок, и уходила цель; и было неудобно догадаться,
что я веду с самим собой дуэль, что мой противник не желает драться.
Я волновался. Выстрел жил лет пять, закрыв глаза и шевеля губами...
Чему смеешься?..
- Рифмы нет опять,
и очередь большая за гробами.
* * *
...А потом ты опять один.
Умывается утро
на старом мосту,
вон там, где фонтан как будто
и будто бы вправду мост,
а за ним уступ
и как будто облако,
будто бы вправду облако,
это можно себе представить, хотя
это облако и на самом деле,
то самое, на котором мысли твои улетели,
в самом деле летят.
...А потом ты опять один.
Есть на свете пространство.
Из картинок твоей души
вырастает его убранство.
Есть на свете карандаши
и летучие мысли,
они прилетят обратно,
только свистни
и скорее пиши.
...А потом ты опять один.
Эти мысли, Бог с ними,
а веки твои стреножились, ты их расслабь,
это утро никто, представляешь ли,
никто, кроме тебя,
у тебя не отнимет.
Смотри, не прошляпь
этот мост, этот старый мост, он обещан,
и облако обещает явь,
и взахлеб волны плещутся, волны будто бы
рукоплещут,
и глаза одобряют рябь.
...А потом ты опять один.
Памяти любимого отца
Судьба строки - предсказывать судьбу
и исцелять невидимые раны
публичной постановкой личной драмы.
На твой спектакль (читай: автопортрет)
входной билет хранится столько лет,
насколько хватит выпитого неба.
В грохочущих сосудах ширпотреба
душа сгорает и летит в трубу...
В двуспальном переплете, как в гробу,
о перемене позы молишь слезно,
хрипишь и рвешься - воздуха! - но поздно:
ты промотался, ты истратил бронь,
ты платишь за украденный огонь...
* * *
Не плачь, не просыпайся... Я слежу
За полночью, я знаю расписание.
Ты спи, а я тихонько расскажу
Тебе про нас с тобой...
Луна личинкой по небу ползет.
Когда она устанет и окуклится,
Песчинками зажжется небосвод,
И душный город темнотой обуглится...
Не вспыхнет ни фонарик, ни свеча,
Лишь тишины беззвучное рыдание.
И древние старухи, бормоча,
Пойдут во сне на первое свидание.
И выйдет на дорогу исполин.
И вздрогнет город, темнотой оседланный...
Он отряхнет кору песков и глин
И двинется вперед походкою дремотною.
И будет шаг бесшумен и тяжел,
И равномерно почвы колыхание,
И будет город каждым этажом
И каждой грудью знать его дыхание...
Не знает свет, не понимает радуга,
Как можно обходиться без лица
И для чего ночному стражу надобно
Ощупывать уснувшие сердца...
Но я узнал, мне было откровение,
Тот исполин в дозоре неспроста:
Он гасит сны, он стережет забвение,
Чтоб ты не угадал, что ночь пуста.
Когда-нибудь ты босиком побегаешь
По облакам, как наш бумажный змей,
Но ты еще не знаешь, ты не ведаешь,
Какая сила в слабости твоей.
* * *
Мы сами выбираем образ смерти.
Свою тропинку и обрыв следа -
проносим в запечатанном конверте,
а вскрытие покажет, как всегда.
Толкая нас на риск и самовольство
прохладный господин по кличке Рок
использует и веру, и геройство,
как искушенный карточный игрок.
Он ни при чем, он только исполнитель
твоих желаний и твоих побед,
твой ревностный помощник и ценитель,
твердящий наизусть твой детский бред.
И ты идешь за собственною тенью,
От самого себя бесследно скрыв,
что этот путь - и миг, и лик смертельный -
всего лишь выбор - выбор и обрыв...
(с) В. Леви
-
-
09.12.2006 в 03:13привязанность - болью прощания,
а ненависть - силой того отвращения,
с которым ты помнишь свои обещания.
... как верно.
-
-
11.12.2006 в 20:36-
-
12.12.2006 в 19:02Полностью разделяю твое мнение, Князь. Просто зачитываюсь им сейчас. И что удивительно, еще в то время он, не имея психологического образования, "предсказал" то, что происходит в современном мире...
-
-
12.12.2006 в 19:20-
-
12.12.2006 в 19:38Да. Я его, кажется, не видел...
-
-
12.12.2006 в 21:46убрать излишки стеклотары, промыть сосуды, счистить грязь.
Они работают неслышно. Пот проступает, как роса.
Я вижу, что из жизни вышло. Я слышу чьи-то голоса.
“Послушайте… Скажите, кто вы?.. Откуда голоса звучат?..”
Они заговорить готовы, но не решаются. Молчат.
Безлики. Серы. Безымянны. С узлами душного белья.
Я пил за всех на свете пьяных, за всех безумцев бредил я…
Когда кончается работа, подходят медленно ко мне
и смотрят медленно... И кто-то мурашки гонит по спине...
И слышен Голос – среди многих далеких, странных и чужих:
Вот, вот они, твои дороги. Смотри окрест, покуда жив.
Чего душа твоя боится? Каким замаялась житьем?...
Ты сам, един во многих лицах, к себе приходишь на прием
и расковыриваешь раны, и слезы льешь, теряя стыд,
за всех на свете девок пьяных, за всех бездельников пустых,
за всех маньяков, негодяев, за полчища больных детей....
Их души не нашли хозяев, не слышали благих вестей.
Они гуляют. Им не спится. Они в тебе находят дом.
Они умрут... Чего ж боится душа твоя, твой психодром?
Мои ночные санитары вокруг меня как образа,
как колокольные удары... И смотрят медленно в глаза.
Взглянув на доску расписаний, уходят. Остается ночь,
наполненная голосами, которым некому помочь...
(с)